Часть ЧЕТВЕРТАЯ

День четвертый. 4 ноября)
Павел МОРОЗОВ. Поверьте на слово, остальные стихи катастрофически несовершенные, поэтому я к ним отношусь с долей здоровой самоиронии, Елена.
Я естественно, показал те, за которые мне терпимо стыдно, а про остальные — давайте умолчим.
(Борису Дрейдинку)
«Театр — слабодействующий наркотик»... Если сравнивать социальные ардреналины и энерготоники, то театр, пожалуй, самое слабодействующее наркотическое средство. По моим ощущениям и наблюдениям эйфория человека, впервые почувствовавшего беспредельность и беспердел кайфа от участи в политике (независимо от того, борьба ли это за кресло мэра или за кресло Президента)  с театральным адреналином — не просто не на одном этаже, но даже и не в том здании, а может и не в том городе и стране. Самый мощный наркотик — беспердельная власть — и есть «великие» наркоманы ее — Гитлер, Сталин, Ленин, Наполеон, Эвита Перон, Юлия Тимошенко. Очень силен адреналин от прямых радио— и телеэфиров — ведущие, отработавшие по нескольку лет в прямом эфире, уходя в отпуск, часто испытывают настоящую «ломку» от отсутствия ежедневных доз «прямоэфирного» адреналина. А если их убирают из эфира вообще — они годами тяжело переживают это, и ночами им снится выход в эфир (как тем, кто прыгал с парашютом и испытал восторженный кайфо-ужас от регулируемого падения в бездну. Испытано на себе.
Так что самый здоровый адреналин, на мой взгляд, — это живое общение с приятными тебе людьми, этакое общение симпатиков (есть в украинском языке такое слово).
 
ЧИТАТЕЛЬНИЦА. Вы сказали, что из любимых писателей «только к Достоевскому и Ионеско удалось прикоснуться». Кого из героев Достоевского играли на сцене?
 
Павел МОРОЗОВ. Есть такой рассказ «Кроткая» — и есть там вредный ростовщик-самодур, который довел свою юную жену до выпрыгивания из окна. А потом и сам сошел с ума. Вот через это мне и пришлось пройти. Тяжелый был спектакль, но качественный, надо признать. И игралось — очень мучительно, до сердечных приступов, но как-то садомазорадостно. Причем, помню, на премьере от волнения взял такой бешеный темпоритм, что полуторачасовый спектакль ужался до часа и режиссер не мог понять, какие сцены мы выбросили, раз спектакль так сократился.
Саму Кроткую играла маленькая хрупкая блондинка, дышавшая мне в солнечное сплетение (по основному роду занятий — владелица крупной фирмы, при появлении которой подчиненные непроизвольно умолкают на полуслове и стараются вжаться в пол, чтоб не быть замеченными).
Так вот в сцене, где она мне по ходу дела должна давать пощечину, она отвешивала мне такую оплеуху, которую впору было назвать мощнейшим хуком справа. Это потом я привык держать ее удар и кроме звезд из глаз и опухшей от подбородка до уха щеки других неприятных ощущений не было. А до премьеры мы на репетициях только отмечали: «Ну, и здесь происходит пощечина».
И вот премьера. Страсти накаляются, я победно и уничтожающе ору на нее, и тут она мне как врежет! У меня было ощущение, что наотмашь ломом въехали по морде моей домостроевской. И было все — искры из глаз, кровавая юшка их носа и непроизвольный мой зойк  «Ёпты!...» (как мне потом рассказали — женская часть зала просто захлебнулась от восторга и феминистской солидарности) Мало того что я потерял способность соображать — у меня еще и скула опухла так, что я потом доигрывал, с трудом выговаривая наиболее трудные звуки.
Да... Знали бы Вы, как мне сейчас приятно, что все это уже — теплые воспоминания...
Но вообще любимый мой роман Федора Михайловича — «Идиот», и я знаю, что сыграл бы и Мышкина, и Рогожина — и тот, и другой есть во мне.  Я вообще люблю играть и блаженных, и маньяков — даже есть недолгий непосредственный опыт работы санитаром в психиатрической клинике. Прекрасное было время, но меня уволили, потому что я иногда пытался подражать больным, а медбратия стала опасаться за мое психическое здоровье. А до этого я два года работал в колонии строго режима надзирателем и тоже набрался интересных знаний о сексуальных маньяках, каннибалах, убийцах прочей тюремной шатии-братии)) Так что, подозреваю, сыграть могу теперь многое.
Ой, извините та такие ужасы. Давно это было четверть века прошло. Слава богу, что мама моя не умеет выходить в Интернет — она-то до сих пор уверена: ВВ, где я служил, — это Ветролетные Войска.
 
ДИМЫЧ. Если будете в Петербурге, дайте знать, схожу на Ваш спектакль.
 
Павел МОРОЗОВ. Как-то не складывается у нас с Петербургом. Не так давно мы с «Гоголем_Моголем» даже были в афише фестиваля «Встречи в России», что проводит Ваш Балтийский дом, и перед самым открытием нас сняли из репертуара, потому что Лукашенко позвонил Путину и попросил срочно вставить в фестиваль Минский русский театр, у которого в тот год был большой юбилей. А Фестиваль этот под патронатом Путина. Ну, г-н Калягин нас и убрал. Но мы не в обиде — это ж ПРЭЗЫДЕНТЫ.

Вот такой я предвиделся , но не состоялся для Питера:
 
День пятый. 5 ноября.

ЧИТАТЕЛЬНИЦА. Однако, нешуточные страсти кипят у вас на сцене! Мне тоже очень нравится Мышкин. Тонкая натура, неплохой психолог и сам себе на уме. Князь у Достоевского вышел — великолепная личность. По моему он его сам с себя писал.
Вы в роли Отелло на сцену выходили?

 
Павел МОРОЗОВ. Достоевский, в силу своей гениальной болезненности и болезненной гениальности, как мне кажется, абсолютно всех героев писал с себя. Он даже своих героинь наделял своими чертами и страстями. Думаю в нем жили и Мышкин, и Рогожин, и сама Настасья Филипповна.
Если обратиться к воспоминаниям второй жены Федора Михайловича, Анны, то Достоевский в порыве ревности был способен и придушить, и прибить. Достаточно вспомнить историю, когда Анна Григорьевна, будучи в веселом настроении, решила пошутить — переписала своей рукой содержание  анонимного письма из известного романа своего мужа, где среди прочих была фраза: «Думаешь, твой образ она носит в медальоне на своей груди?», запечатала в конверт и опустила в свой же почтовый ящик. И через час Федор Михайлович с глазами Рогожина ворвался к ней в кабинет, швырнул ее на диван и порвал на ней платье, стаскивая медальон. И только увидев в медальоне портрет своего сына, он пришел в себя и долго потом на коленях просил у жены прощения. Великий писатель — великие страсти.
«Вы в роли Отелло на сцену выходили?» Увы, увы — нет... Мой главный режиссер в последнее время всячески избегает доверять мне такие роли. Думаю, он опасается за жизнь Дездемоны, поскольку я актер увлекающийся и не могу гарантировать, что мне не понравится сам процесс и я вовремя остановлюсь. Видите ли, я привык все делать качественно. Поэтому и в образе Отелло буду делать все профессионально и до конца... 
Пока же я играл только Яго в мной же написанной стёбо-драме «ЯТЕЛЛО».
Привожу маленький отрывочек:
 
Действующие лица:
ОТЕЛЛО — венецианский мавр, в прошлом маньяк-душитель, ныне депутат сената.
ДЕЗДЕМОНА —  очаровательное создание со следами хронического удушения на шее.
ЯГО — подлый совратитель, верный друг семьи.
Поздний вечер. Яго подло и плотоядно вкрадывается в спальню Дездемоны. Дези снимает макияж у зеркала.
ЯГО (за ее спиной, шепотом) — А вот и я, любовь моя...
ДЕЗДЕМОНА (с усталым кокетством прикрывая шею) — Отелло? Что так рано?
ЯГО — Я — Яго. Не пугайся, крошка... Твой муж в сенате будет до утра...
ДЕЗДЕМОНА — Как до утра? Но как же?... Он...
ЯГО —  Он обещал душить тебя сегодня? Верно? Так может, я на что-то пригожусь. Я — верный друг.
ДЕЗДЕМОНА —  Не надо, Яго.
ЯГО — Я задушу не хуже, чем Отелло.  А может — лучше!
ДЕЗДЕМОНА — О, нет, нельзя, коварный Яго! Вернется муж — а я мертва! Что он подумает, бедняга?
ЯГО — Я только прикоснусь... Какая кожа....
ДЕЗДЕМОНА — Какая?
ЯГО — Такая — нежная, атласная, живая...
ДЕЗДЕМОНА — А ты... не смог бы так, чтоб не было следов?
ЯГО — О... дорогая, я принес с собой перчатки...
ДЕЗДЕМОНА (вздрагивает) — Сказала — нет! Вон муж идет!
Яго в панике выпрыгивает в окно.  Входит усталый Отелло.
ОТЕЛЛО — Такую хрень  пришлось весь день решать... Привет, жена. Я — в душ, пивка и — спать!
ДЕЗДЕМОНА — Как спать? Отелло?... Ты же обещал?!
ОТЕЛЛО — Устали руки — спасу нет!. Давай с утра. А лучше через месяц. Как раз пройдут крещенские морозы... Я спать хочу. И ты ложись, мой птенчик!
На последних словах Отелло сквозь храп проваливается в лапы Морфея.
ДЕЗДЕМОНА (удрученно-уязвленно) — Вот так всегда. Вот злая участь женщин! (Выглядывает в окно) О Яго! Где ты? Где ты, подлый Яго?
ЯГО (снизу) — Я здесь, душа моя, но я сломал все пальцы!..
И т.д. по всемирно известному сюжету.
 
Борис ДРЕЙДИНК. Тэкс. Пора переименовывать ИнтерЛит — в ТеатрЛит) Ну раз пошла такая… беседа... Может, о радиотеатре упомянуть, что ли. Павел. Слово — Мелодекламация!.. Зачем? Что «провидел» ты там интересного? Чем дополняет твои сценические устремления этот жанр? (Может, даже так спросить: чего тебе не хватило в творческих изысканиях, что ты таки нашёл — в жанре «говорения строк под музыку»?) И расскажи немного о первой своей записанной работе.
 
Павел МОРОЗОВ. Хитрый и коварный Борис тонко перевел стрелку, и я покорно повелся на этот трюк.
Сейчас вспомню.... про первую декламацию... однако, Борь, это может показаться многим достаточно неинтересным, как и любое узкое направление. Но — спросил — отвечу.
Как-то занесла меня судьба работать на радио, и буквально через месяц грянуло Рождество Христово с Новым годом. Ну, я и решил это дело на попсовом радио достойно осветить. Ну и сделал две простенькие мелодекламации — от души — на душевную же музыку Таривердиева и VANGELIS. Особого эффекта в эфире это не имело — и слава богу.  Но год назад я сунул эти файлы на СТИХОФОН.РУ, и забыл о них. А однажды как-то залез на этот сайт опять, а там среди рецензий — отзыв Инны Мень: «Жаль, что на Вашей странице так мало произведений».
Ну, я и подумал: действительно, почему так мало? И стал еще записывать. Ну и написал полста штук. Вот, недавно даже  удалось  с Инной Ал.Кочеткова записать (см. Аудиомост — Ред.), и еще, надеюсь что-то запишем. Я у Инны учусь мелодекламации — у нее профессиональное чутье на искренний звук и интонацию. Достаточно послушать ее «А по ночам она превращалась в кошку» или «Голос ветра» (там же), чтобы стать поклонником мелодекламационного жанра.
Да, еще забыл сказать, там на сайте есть такой Борис Д. Так я послушал его, послушал.... Как он тянет-длит звуки, перетекая по гласным, и взял, и слямзил у него некоторые приемчики. Но он об этом еще не знает.
Еще Юра Неизвестный оказал на меня большое впечатление — просто титан декламации — с огромным актерским и авторским спектром.
...А сейчас я понимаю, что буду заниматься мелодекламацией долго. Во-первых, это очень развивает слух и вкус к музыке и поэзии (я читаю только хороших авторов и, как правило, только под хорошую, неизбитую, с моей точки зрения музыку). Во вторых — такое творчество создает странные доверительные отношения между декламатором, микрофоном и наушниками (не улыбайтесь — именно так), как у кинооператора создаются доверительные отношения с кинокамерой. Тишина имеет свой спектр и свою гамму. И я слышу и чувствую тишину.  И когда вторгаюсь голосом в ее тело — идет отклик-реакция. Сфальшивить невозможно — все слышно так, что иногда зубы начинают болеть. Поэтому ищу особо искренней подачи, вживаясь в автора, в текст, в героя, прислушиваясь к себе и миру.
Не знаю, понятно ли то, что я пытался сказать, — это может выглядеть слишком наворочено, но на самом деле все еще сложнее и я немного упростил, чтоб не показаться окончательно сумасшедшим.

День пятый. 5 ноября)
Борис ДРЕЙДИНК. Паш, круто! Особенно — про тишину! Говорят — мир родился из тишины. И в тишине. Что предшествовала взрыву его рождения. Первозданная, можно сказать , тишина. И когда в ней начинаешь говорить — ощущение, что восходит — медленно-медленно — новая какая-то жизнь. Пардон за комментарий, но сие — зажигание от твоего замечательного ответа.
А вот (повторюсь) — драматургия. Непоставленная, НЕ как средство-материал сценической постановки — а сама по себе — тебя привлекает? Т.е. — упрощая — она, как лит. жанр — интересна ли читателю П.Морозову? Я, например, Радзинского пьесы читаю с наслаждением. Или вот — Владимир Сорокин — но только как драматург — («Пельмени» или «Достоевский-стрип») — находишь ты в них (или в другом ком) удовольствие для себя-читателя?

---------

Окончание интервью по ссылке внизу страницы.