МОЁ ИНТЕРВЬЮ НА ФОРУМЕ ИНТЕРЛИТА (ноябрь, 2006 год)

Часть ПЕРВАЯ

День первый. 1 ноября 2006
Борис ДРЕЙДИНК. Как и при каких обстоятельствах Вы впервые осознали своё театральное призвание?
 
Павел МОРОЗОВ. До сих пор не осознал. Наверное, потому что театр — это не моя основная работа и даже не основное хобби. Просто так сложилось, что я вхожу в тройку «отцов» нашего театра и являюсь одним из основных актеров (задействован в 90% репертуара). Просто спасаю положение. Правда, спасаю профессионально и стараюсь расти
 
Елена ВИНОКУР. А что же, Павел, если не секрет, основное в Вашей жизни?
 
Павел МОРОЗОВ. Интерес — чем же все это кончится? (Я оптимистический фаталист по натуре). А если очень-очень серьезно — то основное в моей жизни — Любовь и Искусство (не путайте с Искусством Любви. Я тонкий ценитель и того и другого явления. Пока только ценитель. Знатоком я себя пока назвать не рискну).
 
Елена ВИНОКУР. А есть какие-либо предположения на этот счёт (в смысле, чем все это может кончиться)?
И ещё вопрос. Как пишут пьесу? Труднее это или легче, чем обычный рассказ, скажем? В общем, пустите нас капельку на кухню сценаристов...
 
Павел МОРОЗОВ. Чем может кончиться?.. Не хочу загадывать: когда загадываю — не сбывается, когда слепо следую судьбе — получаются совершенно немыслимые варианты и повороты. Вот и пьесы свои не продвигал, а они сами продвигаются, а продвигал бы — не уверен, что не потратил бы время и силы впустую. Судьба, как Восток, — дело тонкое, но ко всему капризное, противоречивое и непоследовательное.
«...Как пишут пьесу? Труднее это или легче?..»
Гм... Хм... Э-э... Значит, так, примерно...
Думаю, у всех драматургов и сценаристов кухня разная, как и у всех поэтов-прозаиков. Сейчас в моем театре идут три комедии, которые я делал на тотальном ужасе — надо кровь из носу спасать коммерческий баланс театра. Писал через тошноту и боль — получилось весело, легко и — как-то никак (как надувной шарик: пока надут — радует глаз, как лопнет — сразу же в мусорное ведро, с глаз долой). Думаю и о них, когда лопнут, никто не вспомнит).
 
АЛЕЖНА. Ой, как мне нравятся ценители с юмором. Они нынче стали  редким явлением, все больше оценщики с сарказмом встречаются.
Павел, читаю вашу пьесу с радостной улыбкой на лице и диву даюсь, как вам такой сценарий удалось написать.  А вы помните, что послужило толчком к написанию комедии «МАМАКЛАВА»?
 
Павел МОРОЗОВ. Маму Клаву писал почти «классическим методом»: придумал сюжет в котором можно было бы задействовать всю труппу конкретного театра, потом нарастил на него мясо, потом кое-что принарядил, кое-что подраздел, потом герои начали уже сами взаимодействовать внутри пьесы, я только записывал, подглядывая. что они вытворяли в моей голове. В итоге через месяц получилась не однодневка, а приличная пьеса о «неприличном», да еще и со всеми признаками коммерчески успешного драматургического материала.
А вот «Дыханье бабочки» писал тяжело. Два года. Кусками, урывками. Еле свел лирические концы с психологическими и героиню (как ни жалко было) убил, чтоб зафиналить хоть как-то пьесу.
Так что — черт его знает, какова она на самом деле — кухня драматургов? Я так и не понял)
«Вы помните, что послужило толчком к написанию комедии «МАМАКЛАВА»?
Ой... восемь лет прошло от толчка...  Но если покопаться... Ага... Было мне очень плохо. Так плохо, что захотелось сделать себе хорошо. И стал тогда придумывать комедию, чтоб не думать о драме жизни. Пока писАл — месяц мне было очень хорошо, а когда закончил — все стало на свои места, то есть проза жизни победила в очередной раз — «неизвестным мне способом». Примерно так.
 
День второй. 2 ноября 2006
АЛЕЖНА. «Я не пай-мальчик, но и не мальчик-спальчик с кем попало!» —  ШОК-о-ЛАДНАЯ фраза… Вот сколько раз я мужикам объясняла, что, если хочешь быть богатым и здоровым, то входить душой и телом нужно только в успешных женщин в состоянии благости… А  они все норовят втиснуться в маленьких, бедненьких и несчастных, а потом плачут: «Почему я бедный и больной»…
А где можно прочесть «Дыханье бабочки»?
 
Павел МОРОЗОВ. Фраза о мальчике-спальчике, если честно признаться, далеко не моя, думаю, она народная, а набрел я на нее в одном из стихотворений Евтушенко. Так что герой мой умничает цитатами из Евгения Александровича — даром, что ли, он  филолог?
А «Дыханье бабочки» пока можно только увидеть, да и то раз в месяц.
 
Борис ДРЕЙДИНК. Жалко, что ты ушёл от ответа и не раскрыл тайну возникновения своей привязанности к Мельпомене. Ну, может, история любви к драматургии будет не столь таинственна? И кстати (к сожалению, не читал другие твои пьесы), они все — комедии?
 
Павел МОРОЗОВ. Комедии-комедии, Борис! — Публика наша местная как-то плохо воспринимает драмы. Им надо, чтоб «посмеялся и забыл» (слова моего заказчика — главрежа) но, как показал опыт, и комедии приедаются, как соленые огурцы, если их поглощать ежедневно.
А театральный ген, думаю, папа передал — слесарь-моторист с переразвитым чувством юмора и страстью к розыгрышам, за что страдал в свое время сильно от партийного начальства) Вернее — сначала начальство сильно страдало, а потом уже он. Ему ничего не стоило позвонить с проходной парторгу и объявить министерскую проверку.
А... как же я мог забыть-то?!.. он еще умудрился, ежегодно лечась в Одесском санатории, регулярно сниматься в разных советских фильмах на одесской киностудии. Отчетливо помню его проникновенный взгляд в разных революционных массовках — фильмов самих не помню (какие-то матросы, какие-то белые офицеры, какие-то люди в кожанках), а глаза его там помню).Еще запомнил его мелькание в «Красных дипкурьерах» и в «Приказано выжить» — были такие красные одесские боевики. И в «Юности Королева» он Королеву дверь в аптеку открыл. И получал папа за съемочный день три советских рубля и с гордостью называет себя настоящим народным (то есть из народа) артистом без отрыва от производства.
Так что — точно, ген папа передал.
 
Борис ДРЕЙДИНК. А это, Паш, по всему миру радость такая царит: «нам горя и в жизни хватает — дайте веселуху»! А вот ежели без конъюнктуры — что бы вышло из под пера Морозова-драматурга?
 
Павел МОРОЗОВ. Самое смешное было, когда меня пригласил один из местных миллионеров и заказал комедию о своей фирме к ее юбилею. Тут я впал в дикую тоску и сказал, что не справлюсь, так как опыта такого нет. Тогда заказчик вытащил внушительную пачку нэзалежных дензнаков. положил передо мной и внушительно попросил: «А ты постарайся». Сумма для Москвы-Берлина-Сан-Франциско, конечно, копеечная, а для глубинки самой Нэзалэжной в мире страны — астрономическая. Сразу же пришла мысль о том, что можно и долги за отопление заплатить и детей приодеть, и даже галстук новый прикупить.
Месяц я жил на этой фирме, изучал местные нравы и технологию, подслушивал профессиональный сленг и индивидуальный юмор работников. Через месяц принес постановщику пьесу. Он прочел, давясь от смеха, и сказал: сегодня утвердим — завтра начинаем репетиции. Пошли на утверждение в прекрасном расположении духа. Заказчик начал читать с бесстрастным лицом, в финале его лицо даже чуть-чуть потемнело. Он медленно и внятно резюмировал: «Не смешно. Юмора вообще не вижу. И мало по объему. Иди переписывай». Тут я понял, что сейчас перегрызу заказчику горло, а потом покончу и свою жизнь протыканием карандашом истерзанного сердца комедиографа-производственника.
Но тут пришла спасительная идея. Я выложил на стол пачку дензнаков, выданных авансом, и сказал: «Ваше дело. Я не продаю вам эту пьесу — она легко переделывается под приметы другой фирмы».
Заказчик подумал, взвесил и пошел на попятную: «Не пори горячку. Мой заказ. Я купил. Ладно — ставьте, но если в зале смеяться не будут — пеняйте на себя».
Через месяц на юбилее в зале смеялись, несмотря на температуру +1 (приметы украинской действительности). Мы с постановщиком остались живы.
А если без конъюнктуры, Борь, то для написания пьес, честно говоря, нет времени, поскольку домой попадаю к полночи, а в 6-30 опять вставать — много ли напишешь? Но то, что не дописано (есть несколько незавершенных драмо-опусов), — сплошь кроваво-драматично, иногда чрезмерно трагично и с большими психологическими девиациями (комедиографы же вообще желчные грустные люди и трагики в душе).
 
ЧИТАТЕЛЬНИЦА (aka БЛАНКА КОРНИКО, aka Елена ИГНАТЕНКО). Трудно поверить, чтобы человек, не осознавая призвания в профессии, профессионально спасал положение, т.е. играл на сцене. Впрочем, возможно, сцена для Вас и есть жизнь, а Вы этого не поняли? Или не хотите понимать? В общем, если вы осознАете себя артистом, то у Вас на сцене игра не получится? Есть ли у Вас не сыгранная роль, которую Вы бы хотели сыграть, но по тем или иным причинам никогда не сыграете?
 
Павел МОРОЗОВ. Мда... Что тут скажешь... «Есть многое, Горацио, на свете, что и не снилось...» Как бы это объяснить?...
Ну, хорошо. Я опишу Вам прошлую субботу моей жизни, и, может быть, это хоть что-то прояснит.
Во время репетиции в театре (где я подрабатываю) на мне назвонил мобильный (который я не рискую снимать даже во сне), и мой основной радио-босс сообщил мне, что он пообещал мэру, что я освещу приезд митрополита всея Украины и провозглашу его прибытие в Ледовом Дворце спорта. Я откозырял, прервал генеральный прогон (бедный главреж — он меня скоро отравит и сам выпрыгнет из окна) и через час уже репетировал страшные торжественные слова «По прибытии митрополита просьба приветствовать его стоя!» и т.д.
Матч должен начаться в 17-00. Митрополит должен приехать без пятнадцати. А в 18-00 у меня открытие театрального сезона со спектаклем, где у меня сложный грим, одновременно женская и мужская роль и четыре переодевания со стриптизом. Мне было обещано, что в 17-00 меня отвезут в театр и я все успею.
Однако после того, как я объявил митрополита, очень ответственные господа мне заявляют, что после первого сета я должен буду объявить шести тысячам болельщиков об убытии митрополита с матча (и чтоб непременно все встали»!). Я наивно интересуюсь — а сколько он идет, этот первый сет, и мне мило сообщают: это как игра пойдет — может полчаса, а может и час.
Как вы думаете, когда я наконец попал в театр (где озверевшие зрители топали ногами, требуя начала) и наскоро сам гримировался (гримера мы позволить себе не можем) и в спешке рвал на себе колготки «макси» (рост-то у меня 190) и напяливал надувные груди вперемешку с прочим женским антуражем -- и все для того, чтоб потом в процессе разоблачиться и превратиться из потешной Служанки а-ля Фрекен Бок в инфернального монстра в белом костюме, — как вы думаете — я осознавал свое сценическое призвание или у меня были несколько иные мысли, очень нецензурные?  Хорошо еще, что после спектакля, во время аплодисментов, не сообщили, что мой пьяный диджей клюнул носом пульт и вырубил эфир, а дверь заперта изнутри (такое случилось днем раньше).
Так как насчет актерского самоосознания?
О ролях... — Мои авторы: Достоевский, Шекспир, Чехов, Хармс, Ионеско — в их пьесах я мог бы наиболее полно самореализоваться как актер (даже в Ромео, несмотря на свои далеко не 16). Пока из вышеперечисленных — только к Достоевскому и Ионеско удалось прикоснуться. Вроде неплохо)... А насчет того, что что-то из того, что хотелось бы, никогда не сыграю, — так я никогда не жалею о том, чего никогда не будет — я ж фаталист.

---------

Продолжение интервью по ссылке внизу страницы.


Часть Вторая (перейти)

Вернуться на главную страницу сайта



Hosted by uCoz
Яндекс.Метрика